Полномасштабное вторжение России в Украину практически остановило не только развитие компании Ахметова/Новинского, но и всю отрасль. Более того, с первых дней войны в окружении и блокаде оказался Мариуполь — ключевой город в производственной цепочке Группы Метинвест. Здесь расположены меткомбинаты им. Ильича и Азовсталь. Второй из них сегодня известен на весь мир, как центр героического сопротивления украинских защитников, которые на протяжении многих дней сдерживали атаки врага, силы которого были больше в разы или даже на порядки. Именно поэтому Азовсталь фактически была разрушена в результате обстрелов и бомбардировок. Ситуация с ММК им. Ильича более туманна.
Кроме того, Метинвест остановил крупнейший в Европе Авдеевский коксохим и потерял контроль еще над некоторыми активами, например, Запорожским железорудным комбинатом (владеют вместе со словацкими инвесторами). Остальные украинские предприятия работают с минимальной загрузкой. Исключение — иностранные активы. Для них удалось найти новые источники полуфабрикатов вместо тех, что ранее поставлялись из Мариуполя.
НВ Бизнес пообщался с Юрием Рыженковым, СЕО Группы Метинвест о состоянии мариупольских предприятий, перспективах увеличения производства и новых инвестиций, общении с партнерами по Запорожстали, которые могут иметь российские корни. Кроме того, топ-менеджер рассказал, почему он лично не верил в полномасштабное вторжение россиян до первых ракетных обстрелов.
Азовсталь, им.Ильича и другие
— Основной вопрос — это Мариуполь. Азовсталь на слуху, есть много фотографий этого предприятия. А что с ММК им. Ильича? Сохранилось ли там что-то, что можно в перспективе запустить без существенных инвестиций?
— Актуального и точного состояния мы не знаем ни по Ильича, ни по Азовстали, ни по Мариупольскому ремонтно-механическому заводу. Есть теоретическое предположение, что так как на ММК им. Ильича не было таких серьезных боев, как на Азовстали, то он менее поврежден.
Но повреждения там есть. Какие они — сможем сказать только после деоккупации, когда специалисты смогут приехать и изучить.
— По соцсетям разошлись фотографии конверторного цеха Азовстали. Он просто в решето превращен, цех технологической диспетчеризации не существует…
— Повреждения там достаточно серьезные. Но все отстраиваемо, вопрос в целесообразности и во времени. Ведь у нас был план постепенно выводить из эксплуатации агрегаты Азовстали и заменять их новыми агрегатами для производства, так называемой, «зеленой» стали. Идея была строить новые мощности на окраине города в районе аглофабрики Ильича.
Поэтому после деоккупации, когда мы вернемся, конечно же будем смотреть на целесообразность восстановления старого. А может быть уже целесообразнее будет строить то новое, что мы хотели строить.
— После каких событий вы поняли, что ситуация с Азовсталью критическая?
— Честно говоря, я до сих пор еще верю, что там есть восстановимые вещи. Тот же доменный цех. Судя по фото, там не было супер критических разрушений. Конверторный — выбитые стекла, крыша, да, есть проблема. Нужно, чтобы специалисты приехали на место, оценили состояние конструкций, тогда мы сможем сделать выводы.
— Я слышал от жителей Мариуполя, что украинская военная техника заходила на территорию меткомбинатов уже в первые дни российского вторжения. Согласовывали ли с руководством компании военные то, что предприятие станет центром украинского военного сопротивления?
— В военное время власть в руках военных, поэтому конечно же какого-либо согласования быть не могло. Но и мы с 2014 года активно участвовали в организации обороны города. На наших предприятиях готовили бомбоубежища, запасались едой, водой, связью, генераторами и т. д. Это была скорее подготовка для наших работников и членов их семей. Но когда началось вторжение 24 февраля, власть перешла к военным. Как я понимаю, они оценили степень подготовки и поняли, что это одно из наиболее подготовленных мест.
— Можете ли вы рассказать где были и чем занимались в первые дни войны руководители мариупольских предприятий? Я читал в соцсетях, что гендиректор Азовстали Энвер Цкитишвили был в Италии. Так ли это? Где был гендиректор ММК им. Ильича Тарас Шевченко?
— Оба наши директора 24 февраля были в Украине, в Киеве. У нас в этот день было запланировано совещание топ-менеджмента.
— Чем они занимаются сейчас?
— Оба работают в компании, оба в Украине. Тарас Григорьевич [Шевченко] находится в Запорожье. В ближайшее время он перейдет на новую работу. Энвер Омаревич [Цкитишвили] сейчас работает консультантом нашей операционной дирекции. Плюс помогает выстроить методы обучения персонала — то, что ему всегда нравилось. Они у нас не призывного возраста, к сожалению… или к счастью. Поэтому периодически выезжают за границу.
— Где сейчас находятся работники ваших мариупольских предприятий?
— В структурах Метинвеста в Мариуполе работало 35 тысяч человек. Из них примерно половина вышли на связь с компанией. Большая часть из них выехала на территорию, подконтрольную Украине. Уже более тысячи человек трудоустроены на наши предприятия. Еще две тысячи проходят переподготовку. Я думаю, тоже присоединятся к нашим коллективам в Запорожье, Каменском, в Кривом Роге. Со второй половиной, к сожалению, связи у нас на сегодня нет.
По косвенной информации мы понимаем, что большая часть из них либо осталась в Мариуполе, либо выехала в сторону неподконтрольных территорий или в Российскую Федерацию.
— Почему вторая половина людей не выехала на территорию, подконтрольную Украине? Это политические убеждения или отсутствие возможности?
— Здесь нет какой-то одной конкретной причины. С одной стороны, мы понимаем, что определенные пророссийские настроения в Мариуполе всегда были. По нашим оценкам, от 15 до 20% мариупольцев активно симпатизировали Российской Федерации. Это не так уж и много на самом деле для абсолютно русскоговорящего города, который после Второй мировой наполнен приезжими с того же Краснодарского края, Ростовской области, Таганрога и т. д. Это те люди, которые фактически остались из-за убеждений.
Также очень много людей просто побоялись переезжать на новое место, не захотели начинать жизнь с нуля. Решили, что будут оставаться в городе, где есть жилье, родственники, родители, которые отказываются выезжать.
— При том, что условия в Мариуполе не идеальные.
— Я подозреваю, что еще «не вечер»…
— Еще не зима…
— В Мариуполе самый страшный месяц ноябрь, когда начинаются ветра серьезные, перепады температуры. И без отопления, без нормальной воды, без канализации я не представляю, как люди будут жить.
— Недавно президент Мариупольского телевидения Николай Осыченко озвучил страшные оценки по погибшим жителям Мариуполя — более 80 тысяч человек. Есть ли у вас какие-то оценки по количеству погибших работников Группы в Мариуполе?
— К сожалению, уже больше 420 работников компании и членов их семей погибло, почти 500 человек — ранены.
— Это именно мариупольцы?
— Не только. Мариупольцев — около 300 а более 420 — всего погибших сотрудников Группы, совместных предприятий и членов их семей. Это те люди, по которым у нас есть точное подтверждение. Среди них 80 сотрудников «Метинвеста», которые служили в ВСУ.
Нероссийское направление
— Задам несколько вопросов о взаимоотношениях Метинвеста со страной-агрессором. Что с вашими активами в РФ и Беларуси?
— С 24 февраля принято решение об их ликвидации. Там у нас только сбытовые активы: Метинвест Евразия и белорусская Метинвест Дистрибуция. Там есть операционные команды, которым даны инструкции по ликвидации.
— В компании работали российские и белорусские топ-менеджеры. Что с ними сейчас?
— Не только топ-менеджеры. У нас было достаточно много профессиональных менеджеров, которые были гражданами Беларуси или Российской Федерации. Многие из них проработали в компании больше 10 лет. После 24 числа большая часть из них или была уволена, или уволилась сами.
— Это десятки или сотни людей?
— Было точно больше сотни, сейчас остались единицы. В основном это те, кто осуждает то, что происходит, кто-то получил другое гражданство.
— В каком состоянии сейчас ваши отношения со второй группой акционеров Запорожстали?
— Ни в каком, причем уже достаточно давно. Исключительно в рамках регулярных собраний акционеров.
— Но там же владение 50:50 практически. А нужно принимать решения.
— Не совсем. Возможность принимать решения без значительной группы акционеров имеется, если есть поддержка миноритарных акционеров.
— Сейчас активизировалось Бюро экономической безопасности. Не видите ли вы рисков, что долю второй группы акционеров могут арестовать, если найдут их взаимосвязь с российским бизнесом, и передать в АРМА? Или это наоборот не риск, а возможность?
— Такие решения и их комментирование — исключительно прерогатива государства. Мы в этом не видим пока ни рисков, ни возможностей. Хотя, Запорожсталь — это предприятие, которое требует серьезной инвестиционной программы. А часть его акционеров была не готова инвестировать. Поэтому, какие-то решения государства могут дать возможность для развития комбината.
Что поможет металлургии кроме логистики
— Какие перспективы увеличения производства на ГОКах и металлургических активах Группы? Только разблокировка портов может помочь?
— Есть несколько направлений, по которым мы работаем. Конечно же, разблокировка портов — это очень важная история. Если найдут способ разблокировать порты для продукции ГМК, это даст хороший результат и по загрузке предприятий. Но это скорее геополитический и государственный вопрос, которым активно занимаются и президент, и Министерство инфраструктуры.
Другое направление — это постройка нового завода в ЕС, который бы мог перерабатывать нашу железную руду, стать возможностью для сбыта украинской продукции на экспорт.
— Но ее все равно надо вывезти.
— Есть вариант локации, куда руду можно вывозить существующими логистическими возможностями. Либо мы сможем расширить логистические возможности, чтобы эту руду туда доставлять.
Параллельно с этим смотрим на проекты, которые можно было бы сделать на Запорожстали и Каметстали. Это тоже может помочь расширить узкие места, особенно по производству высококачественного проката. И позволит дозагрузить предприятия. Мы опробовали производство высококачественного доменного окатыша на СевГОКе буквально в августе. Его возможно даже довести до уровня DRI-окатыша (сырье с высоким содержанием Fe, которое можно использовать в технологии прямого восстановления железа — НВ Бизнес), который ранее производили только на ЦГОКе.
Но делать серьезные инвестиции сейчас в предприятия в Украине, особенно с длительным сроком окупаемости, практически нереально.
Мое личное мнение, что пока не закончится война убедительной победой Украины…
— В каком виде?
— Это не обязательно должна быть капитуляция [России], но это какая-то убедительная точка в конце войны, не Минские соглашения. Это должно быть что-то гораздо более серьезное с гарантиями безопасности — не Будапештский меморандум — а реальные гарантии безопасности Украине. До того, как такая точка будет поставлена, никакие серьезные инвестиции в страну приходить не будут от внешних инвесторов, это просто невозможно.
Поэтому и у нас активная фаза инвестирования начнется только после окончания войны.
ЕС: производство, инвестиции, санкции
— Вы упомянули о проекте строительства в ЕС. Ранее уже озвучивалось, что это может быть Италия или Болгария. Сейчас вы уточнили, что это не просто прокатное производство, а с переработкой руды. То есть там будут доменные и сталеплавильные мощности?
— Изначально у нас была идея прокатного производства. Но это было рассчитано под наличие слябов Азовстали. В обозримом будущем мы этих слябов не увидим. Поэтому мы начали смотреть другое направление, основанное на DRI-сырье и электросталеплавильном способе производства.
— Насколько реально под такой проект найти финансирование с учетом избытка мощностей в мире?
— В ЕС нет избытка мощностей, это нетто-импортер.
Сталь — это стратегический продукт, каждый пытается быть самообеспеченным в стали. На данный момент ушли Азовсталь и ММК им. Ильича с европейского рынка, и у Европы очень большие проблемы с плоским прокатом. Они не могут быстро его заместить. При этом сейчас ведутся разговоры о новом пакете санкций. С большой долей вероятности будет закрыт путь российским полуфабрикатам в Европу. Это создаст еще больше дефицита. То есть это стимулы, которые говорят, что в Европе необходимо создание новых сталеплавильных мощностей. При этом сегодня есть все технологии, чтобы это была так называемая «зеленая» сталь, с минимальными выбросами.
— Мне, наверное, проще назвать российскую компанию, которая до сих пор поставляет слябы в Европу. Это НЛМК. Насколько велика вероятность того, что европейцы закроют эту щель для поставки российского металлопроката?
— Насколько велика вероятность… тяжело сказать. Мы думали, что это войдет в один из первых пакетов санкций, потому что это прямое финансирование экономики агрессора, это первое. Второе: это в некотором смысле антиконкурентные действия по отношению к тем, кто не готов спонсировать экономику страны-агрессора. Например, итальянские заводы Метинвеста ни при каких условиях не будут использовать российские слябы. А это означает, что мы будем в худшей конкурентной позиции по сравнению с теми, кто готов спонсировать страну-агрессора и готов эти слябы покупать. Поэтому я надеюсь, что Еврокомиссия прислушается к этим аргументам. Тут аргументы должно говорить украинское правительство: Министерство экономики, МИД. И я знаю, что они говорят постоянно. Я надеюсь, что их услышат.
— Вы сказали, что не можете брать российский сляб. Тем не менее, вы смогли практически полностью загрузить прокатные мощности в Италии и Великобритании. Чем заменили сляб Азовстали и Ильича?
— У нас несколько источников. Мы покупали в Юго-Восточной Азии, смотрели на бразильские слябы. Мы покупаем европейский сляб. Например, Acciaierie di Italia Holding в Таранто (бывший ILVA). Ведем переговоры с US Steel в Кошице, с Liberty. Небольшими партиями ищем слябы.
Плюс мы осваиваем производство слябов на Запорожстали. Это катаный сляб, но уже первые успехи у нас есть. Более того, у нас есть внутрикорпоративная синергия. Мы производим слиток из конвертерной стали на Каметстали, после этого прокатываем его в сляб на Запорожстали. Сляб идет на европейские активы и перекатывается в листы.
— То есть при производстве листа из катаных слябов Запорожстали больше вопросов возникает к качеству и характеристикам мартеновской стали, чем к способу разливки? А при использовании конвертерной стали Каметстали вы решаете эти вопросы?
— Да.
Работа в прифронтовой зоне
— Насколько сейчас безопасно добывать уголь в Покровске?
— Покровск с точки зрения безопасности такой же город, как и Запорожье, Кривой Рог. Они все от линии фронта находятся практически на одинаковом расстоянии: 40−45 километров. Поэтому несколько смешно задавать вопрос о безопасности работы в Покровске, но не задавать такой же вопрос о Кривом Роге и Запорожье. Во всех городах сегодня, к сожалению, небезопасно.
Ситуация в Покровске более сложная из-за гуманитарной проблемы.
— Отсутствие газа, света?
— Я не думаю, что со светом в Покровске будут проблемы, а вот с отоплением будут. Но мы над этим очень активно работаем вместе с местной властью. Фокусируемся на том, чтобы подготовить места размещения наших сотрудников там, где это отопление будет. Тем более, что отопление можно осуществлять закупленным нами же углем.
— Обязательная эвакуация из Донецкой области может как-то повлиять на работу актива?
— Она влияет, но мы помогаем нашим сотрудникам эвакуировать семьи в более безопасные места с гуманитарной точки зрения. А для тех сотрудников и членов их семей, которые решают остаться и продолжать работать, мы организовываем такие же места в самом Покровске.
— Где вы берете кокс после остановки Авдеевского коксохима?
— У нас есть три коксохима, на которых мы можем работать. Два в Каменском и Запорожский, который даже технологически связан с Запорожсталью. Есть еще два коксохима, куда мы поставляем наш уголь на переделку, назовем так, и забираем кокс. Это АрселорМиттал в Кривом Роге и бывший ДМЗ им. Петровского в Днепре. С текущей загрузкой металлургии, нам этих мощностей хватает. Если будем поднимать производство, то придется искать дополнительный кокс.
— Весной компания озвучила, что каждый актив становится самостоятельной единицей. Это сработало?
— Как всегда, в кризис лучше дать возможность предприятиям принимать решения быстро и наиболее эффективно. Поэтому да, это срабатывает. С учетом текущей ситуации, смещаем фокус на поиск синергии между нашими предприятиями.
Открытое пиратство и скрытый обход ограничений
— Компания очень активно коммуницировала пиратство в порту Мариуполя со стороны россиян. А была ли где-то еще готовая продукция, которую захватили и вывезли?
— Основное — это конечно же Мариупольский морской торговый порт, там было больше 234 тысяч тонн металла. Были еще склады на ММКИ, на Азовстали. Всего в оккупированном городе осталось продукции более чем на $150 млн.
— Это оценка в ценах марта?
— Да, конечно. Мы также сотрудничали и сотрудничаем с николаевским портом, но там большую часть продукции уже удалось вывезти, остатки довывозим в ближайшее время. И продаем их.
— Я слышал, что есть продукция, произведенная на оккупированных ранее территориях (ЕМЗ, Макеевка, Алчевский меткомбинат), которая вывозится в Россию, там перемаркировывается и куда-то экспортируется. Также есть слухи о том, что российская металлопродукция «превращается», например, в турецкую и едет в Европу. Метинвест работает на разных рынках, есть ли у вас какие-то документальные подтверждения подобных случаев?
— Если говорить о металле, который был произведен непосредственно Метинвестом на комбинатах в Мариуполе, то он конечно же весь имеет необходимое маркирование и его можно отследить. Поэтому я очень сомневаюсь, что они с этим металлом будут такое делать. Скорее на российском рынке пристроят.
Если же говорить о металле, произведенном на нашем оборудовании, но уже после потери контроля… Теоретически, наверное, на него можно налепить какие-то российские сертификаты, маркирование и поставлять. Мы стараемся это отслеживать. Те случаи, которые у нас есть, мы о них заявляем, нашим клиентам пишем, чтобы они не покупали этот металл. Но каких-то таких ярких примеров я вам не назову. Хотя мы же знаем, что что-то производится в Енакиево, в Алчевске. Наверняка этот металл куда-то поставляется. Но, например, чугун очень сложно привязать к тому или иному комбинату.
— И соответственно тяжело доказать.
— Да, это тяжело доказуемо. Тут больше работает политическая история, партнерская история.
А российская сталь, которая, как вы говорите, «превращается» в турецкую. У меня доказательств нет, но я подозреваю, что там процесс более сложный. Например, российские слябы поставляются в Турцию. Турция из них производит турецкий рулон или лист и поставляет дальше.
— А юридически это уже другой продукт?
— Это и есть другой продукт. Это скорее лазейка, которую, я надеюсь, та же Еврокомиссия и другие страны в Турции будут потихоньку прикрывать.
— Что происходит с задолженностью группы? Вы ведь весной вошли в состояние форс-мажора?
— Как раз по задолженности мы не объявляли форс-мажор. В отличие от многих украинских эмитентов, мы продолжаем обслуживать весь свой кредитный портфель, включая плановые выплаты по еврооблигациям. И я думаю, что нам должно хватить сил на то, чтобы это делать. Более того, в прошлом году мы очень сильно снизили свой кредитный портфель.
— Вы в процессе общения рассказали о планах, которые строили в прошлом году. Прошлым летом заявили огромную инвестицию на комбинате Ильича и начали строительство частного ВУЗа в Мариуполе. Правильно ли я понимаю, что вы до последнего не верили в полномасштабную войну?
— До 5:27 24 февраля включительно. Нам многие задают этот вопрос: как так можно, вас все предупреждали, а вы не верили? Но я не могу верить любым предупреждениям, любым слухам, я обязан верить фактам. Факты, которые были передо мной, которые были публичными, — это то, что с точки зрения военной науки у России не было достаточно войск для того, чтобы оккупировать всю Украину. Находясь в Украине, я не верил, что Украина просто поднимет лапки и сдастся. У меня была полная уверенность, что армия будет сопротивляться, будет народное сопротивление и т. д. Происходящее сейчас, показывает, что я понимал ситуацию правильно.
К сожалению, в Москве ее поняли неправильно и сделали огромную ошибку. Поэтому, на основании анализа ситуации, которая была, я не мог предположить, что они совершат такую ошибку.
— Ошибка, за которую в основном расплачиваемся мы…
— К сожалению, да. Я думаю, что Россия тоже будет расплачиваться за эту ошибку еще долго. Мое личное мнение, что это [полномасштабное военное вторжение] уничтожило будущее нескольких поколений россиян.